– Все хорошо, крошка, спи.

– Легко сказать, но не можешь же ты ожидать, что я смогу заснуть, когда ты стоишь против света абсолютно раздетый. Сон – не совсем то, что приходит мне в голову.

Он улыбнулся и, подойдя к кровати, поцеловал ее и лег рядом. Когда он обнял ее, Клер поняла, что он слишком измотан, и не стала повторять намек. Прижавшись к его плечу, она почувствовала его острые кости.

– Ты, вообще, спал? – спросила она через минуту.

– Конечно, я просто вышел в сортир. Спи.

Но ее глаза оставались открытыми и смотрели в окно. Что он увидел за окном на этот раз? Она научилась не задавать вопросов. «Ничего, – ответил бы он. – Ничего».

Через некоторое время его дыхание стало ровным, и она поняла, что Майк заснул. Надолго ли в этот раз? На час? На два? Не больше, он никогда не спал больше. Каждую ночь она все время просыпалась, чтобы снова увидеть его стоящим у окна. Разные окна, разные мотели, разные города – только его поведение оставалась неизменным. Готовый к броску, готовый столкнуть ее с кровати, готовый выхватить револьвер и нацелить его на дверь. Он даже проделал это один раз, а потом ждал, держа револьвер в вытянутых руках, пока владелец мотеля отнес мусор в мусорный бак, закрыл крышку и, насвистывая, вернулся в офис.

Дни проходили не лучше. Он никогда не садился за руль. Он доверял ее водительским способностям, но не только поэтому. Он хотел, чтобы его руки были свободны. Когда они останавливались в маленьких ресторанчиках только с одним входом или покупали бутерброды в дорогу, он ел очень мало. Клер провела рукой по его груди и снова ощутила его ребра и впалый живот. Даже легкого прикосновения кончиков ее пальцев было достаточно, чтобы заставить его повернуться и беспокойно зашевелиться во сне.

А теперь они сняли квартиру. «Чтобы не повторяться», – сказал он ей. Они заплатили вперед за три месяца, но покинут ее через несколько дней, чтобы снова вернуться в бесконечную вереницу мотелей.

Закупив продукты в ближайшем супермаркете, Клер приготовила большую кастрюлю супа, которую всегда держала горячей на плите, и это сработало чуть лучше. Казалось, он регрессирует к звериному образу жизни. Он спал и ел нерегулярно, как кот. Он засыпал днем, но только когда был уверен, что она поглощена книжкой или телепрограммой и не двинется из комнаты.

Иногда внезапно они возвращались в постель, и их любовь была глубокой и неистовой, а затем, прежде чем она успевала сказать нежные слова, его уже не было рядом. Он был где-то около окна, около двери, прислушиваясь, всегда начеку.

У него появилась навязчивая потребность в чистоте и порядке. Он не мог терпеть малейшей неприбранности. Каждая вещь, как только использована, должна была быть убрана на место. Ему всегда необходимо было знать, где и что находится. Они покупали шесть газет в день, и он тщательно изучал их в поисках малейшей детали, которая сообщила бы ему о чем-то, затем аккуратно складывал их и выбрасывал.

Револьвер постоянно находился при нем, на бедре или в руке. Он постоянно разбирал его, разводил чистящий раствор в кофейной кружке, работал круглой щеточкой и ветошью, чтобы удалить несуществующие пятнышки ржавчины и грязи с барабана и предохранителя. Даже когда они занимались любовью, револьвер лежал на тумбочке рядом с кроватью. Стоил Клер повернуть голову, как она видела поблескивающий синим отливом металл. С ружьем, купленным два дня назад, он обращался точно так же.

В тот вечер он вошел в спальню, раньше чем обычно, и застал ее на коленях у шкафа, где она выравнивала его туфли, трогающей револьвер. Ее пальцы гладили резьбу на рукоятке.

– Если хочешь, то можешь взять его в руки, – сказал он со странной улыбкой в уголках губ. – Он не заряжен.

– Зачем стараться делать его красивым – горько спросила Клер. – Ведь он предназначен для того, чтобы убивать. Зачем притворяться со всеми этими росписями и завитушками? Это так нелепо.

– Я согласен. В армии у нас завитушек не было.

– Только зарубки?

Это была шутка, но Клер немедленно пожалела о сказанном. Вскочив, она подошла к Майку, но бледность вокруг его рта говорила больше, чем могла сказать она.

Клер знала, что происходит, но не знала почему. Снова и снова она спрашивала Майка: «Почему мы не можем вернуться?» Почему он не доверяет их охрану департаменту? Раньше ему требовалось шесть человек, как же теперь он собирается справиться в одиночку?

– Но ты же еще жива, разве не так? – ответил он ей и не захотел больше разговаривать на эту тему.

Она знала, что Малчек все еще поддерживал связь с Реддесдэйлом, но только ночью. Поздно ночью, и его короткие односложные беседы ничего для нее не проясняли. Больше он ни с кем не разговаривал.

Все, что она знала – это то, что они выжидали, что он боялся, что он становился худее, бледнее и изможденнее с каждым часом и днем.

Она только ждала, когда он начнет ее за это ненавидеть.

Когда он разбудил ее, было еще темно.

– Оденься, дорогая. Что-нибудь потеплее и быстро.

– Мы уезжаем? Но я не сложила вещи. Я не…

– Нет, мы не уезжаем. Но нам нужно кое-что сделать. Давай, крошка, двигайся.

Она сделала так, как он сказал, и они вышли к машине. Он нес зачехленную винтовку под одеялом. Они поехали по тихим улицам, спящим под фонарями. При звуке мотора где-то залаяла собака, но больше ничто не шевелилось.

Майк ехал минут двадцать, мимо темных магазинов и супермаркетов Крешент Сити, мимо домов, вокруг залива и вниз по шоссе. Через холмы и в лес.

Они оставили красный «фольксваген» на краю щебеночной дороги, в нескольких милях за Мельничным Ручьем. Еще одна букашка в лесу. Кинув быстрый взгляд вокруг, он напрямик пошел через подлесок и начал искать то, что ему было нужно. Глядя на него, несущего винтовку в одной руке, Клер подумала, что, наверное, он чувствует себя как на войне. Еще один вопрос, который не следует задавать Майку.

Небо светлело, и Клер восхищенно огляделась вокруг. Те рощи мамонтовых деревьев, которые они видели раньше, должны были бы подготовить ее к этому лесу, но эти парки, расположенные севернее, были девственными лесами, более высоких тонких, прибрежных мамонтовых деревьев, без какого-либо наведенного блеска. Более частые осадки вызвали к жизни густой подлесок, заросший папоротником, который шелестел между стволов гигантов, а утренний туман медленно плыл белыми лентами над рощами и ручьями долины. Стволы упавших деревьев тяжело лежали между их стоящими собратьями, их чешуйчатая, покрытая пятнами лишайника кора, была наполнена столетней пыльной плесенью и покрыта дорожками, протоптанными муравьями. Плотный фимиам влаги и времени наполнял этот храм. Иногда они шли по грудь в зелени, беспорядочно поливаемой дождем с потревоженной листвы. Это место было необычно тихим, но время от времени невидимые живые существа двигались под папоротниками, разбегаясь при их приближении, тревожные писки предупреждения внезапно раздавались где-то рядом с их щиколотками.

Они продирались около двадцати минут, пока Малчек не нашел подходящий просвет. Когда Клер расстелила одеяло, он зарядил винтовку и сделал несколько пробных выстрелов в древний ствол, лежащий на дальнем краю поляны. За исключением нескольких раз в подвале оружейного магазинчика, ему еще никогда не приходилось стрелять из карабина Руджера.

Винтовка издала неприятный шлепок, который удивил Клер. Она ожидала более громкого и резкого звука. Более грохочущего и менее похожего на удар кнута. Малчек выстрелил еще пять раз, затем опустил ружье и подошел к сидящей на одеяле Клер. Достав из кобуры револьвер, он протянул его ей.

– Я хочу, чтобы ты научилась пользоваться этим оружием, – он показал на револьвер. – Это «Смит и Вессон», тридцать восьмой калибр, пять пуль в барабане. Он у меня уже три года и слегка скашивает влево.

Он тронул приклад винтовки.

– Это новая модель карабина Руджера, «мини-14». Пневматическое полуавтоматическое оружие, в каждом магазине десять патронов.